Ректор РАНХиГС Владимир Мау: "Образование – это не услуга, а инвестиция"

– Владимир Александрович, недавно Вы представили свою новую книгу "Экономическая политика России: год за годом (2000-2018)". Ее составили работы, подводившие экономические итоги каждого года из этих почти двадцати лет. А что можно назвать основным итогом последнего десятилетия, говоря о российской экономике?              

– Итогам десятилетия будет посвящена другая книга, которую пишет коллектив авторов, в том числе и я. Предварительное название – "Экономическая политика России: турбулентное десятилетие (2008 – 2018)".

Отвечая на ваш вопрос, напомню, что 2008 год, это, прежде всего, год начала глобального кризиса – финансового и структурного, все последующее десятилетие – это сплетение различных кризисов. Не будем забывать, что 2000-2008 годы – это время восстановительного роста, то есть очень специфической модели экономического роста. То есть начало структурного кризиса наложилось на исчерпание в России модели роста и встал вопрос ее трансформации. Начались дискуссии по новой модели роста и по вопросам антикризисной политики.

Тут я должен обратить внимание, что, несмотря на тяжелые экономические и геополитические удары, российская экономика все минувшее десятилетие справлялась с кризисами гораздо лучше, чем советская и ранняя постсоветская. Это был период очень эффективной антикризисной государственной политики. Если вы посмотрите на результаты кризисов последних 25 лет (включая 2008 и 2014), то увидите, что они становились менее болезненными и по параметрам экономического роста, и по динамике занятости, и по влиянию на резервы. А ведь на рубеже 2014-2015 годов многие считали, что российская экономика рухнет, или, как говорил Барак Обама, "будет разорвана в клочья".

Между тем, спад был минимальным, безработица не росла, платежный баланс выровнялся, впервые в истории в кризис не было долларизации вкладов. Удалось не допустить бюджетного кризиса: дефицит бюджета находился под контролем, государственный долг, с почти нулевым валютным долгом, стал предельно низким – ниже, чем в любой современной развитой стране. Инфляция последовательно и решительно подавлялась.

Мы десять с лишним лет жаловались на голландскую болезнь, при которой импорт эффективнее, чем внутреннее производство. Но и этой болезни в стране, по сути, уже нет. Мы перестали говорить о бегстве капитала, его тоже нет – сейчас отток капитала примерно соответствует выплате внешних долгов корпорациями.

С макроэкономической точки зрения это было успешное десятилетие, чего не скажешь о микроэкономике. Как и во многих развитых странах, как и в Китае, кстати, образовался и сохраняется разрыв между инвестициями и сбережениями, то есть сбережения на несколько процентных пунктов выше ВВП, выше, чем инвестиции. Иными словами, денег больше, чем способность и готовность их инвестировать в экономический рост, а тем самым и в рост благосостояния. Собственно, это и является некоторой технической причиной экономического торможения.

Предыдущие 250 лет изменения технологий и стиля жизни происходили от поколения к поколению. Сейчас же все процессы сильно ускорились, изменения происходят несколько раз в рамках одного поколения. Так вот исходя из этого, мы наблюдаем становление новой модели современного экономического роста, где технологии становятся совсем непредсказуемыми. Это все причины, которые повлекут за собой серьезные изменения экономических, политических и иных правил игры.

– Предполагалось, что национальные проекты, в том числе нацпроект "Образование", придадут ускорения экономическому росту. Но, по всей видимости, этого не происходит, и этот проект много критикуют…

– Давайте сразу уточним, что Национальные проекты – это работа на перспективу. Они, в принципе, не предполагают сиюминутной отдачи. Кто говорил, что нацпроект "Образование" даст немедленное повышение экономического роста? Тут нет прямолинейной зависимости, это миф и заблуждение. Образование вообще является национальным, социальным и общественным благом, и долгоиграющим.

– Не услугой?

– Нет, конечно. Образование — это не услуга, а инвестиция. Надо иметь ввиду, что у разных инвестиций разный период окупаемости. В ситуации с образованием работает еще более сложная модель. Вложения в разные уровни образования по-разному влияют на экономический рост. Например, наиболее эффективно с точки зрения экономического роста вложение в дошкольное образование, но результаты этих вложений отразятся на нем только через два-три десятилетия. Образованные люди самоценны, поскольку они развивают общество.

Вообще к параметрам экономического роста надо относиться осторожно: мы прекрасно знаем, как на пару лет добиться ускорения, а потом разрушить экономику полностью в последующие десять лет. Экономический рост имеет смысл, только если он долгосрочный, и за ним не следует тяжелый кризис. И, конечно, он должен обеспечить рост благосостояния, а не рост цифр ВВП.

– В последнее время мы много слышим о цифровизации и наступлении цифрового мира. Как цифра может отразиться на образовании?

– Современные технологии существенно меняют самые разные стороны жизни общества. Когда рассуждают о цифровизации в образовании, то зачастую все сводят к онлайн возможностям. Между тем, есть несколько гораздо более фундаментальных трансформаций, которые повлекут за собой существенные изменения в образовании. Скажем, появление качественного автоматического перевода. Понятно же, что это радикально изменит систему образования. Получив цифрового переводчика, мы сможем читать любые книги, слушать любые лекции. Это задача технологически вполне решаемая и, как мне кажется, даже более простая, чем заставить безаварийно ездить беспилотные автомобили. В этом смысле снятие языкового барьера и возможность доступа к мировым знаниям и получению международного образования – вещь абсолютно уникальная.

Или, например, если говорить о цифровизации, еще один аспект – перспективы своеобразной "уберизации" образования. Возможность появления платформенных посредников, которые начнут работать в образовании на принципах, подобных тем, что выдавливают с рынка привычное такси. Не окажутся ли такие посредники более эффективными, чем университеты или отдельные программы и к чему это приведет? Если быть честными перед самими собой, то мы не знаем ответа на этот вопрос.

Еще один важный аспект наступления цифры: неопределенность направления технологического и социологического развития. Это требует качественного изменения в отношении к образованию: от овладения профессией оно должно переориентироваться на развитие способности к адаптации. Соответственно и вузы должны стать вузами реального непрерывного образования, как, например, наша Академия.

Если уж мы заговорили про вузы, то на мой взгляд в них, приоритет должен отдаваться фундаментальным знаниям. Фундаментальные – не значит скучные, это значит неустаревающие. Вот таблица умножения или таблица Менделеева не устаревают. В этом смысле акцент на фундаментальные знания – важнейшая особенность профессионального образования эпохи цифры и постцифры. Именно овладение этими знаниями является источником адаптивности, кубиками или стенами, из которых строятся этажи успеха.

– Какого выпускника школы вы бы хотели видеть у себя в Академии, и что вы обычно говорите тем, кто приходит к вам на дни открытых дверей и тем, кто вуз заканчивает?

– Все очень просто, как и во все времена: студента хотели бы видеть умного и трудолюбивого, потому что ум без трудолюбия ведет к развитию пагубных привычек, это в лучшем случае. А трудолюбие без ума тоже не очень эффективно, хотя, в общем, менее опасно. Поэтому наш идеальный студент – мотивированный молодой человек, который хочет много учиться и много работать.

Абитуриентам я всегда говорю: если вы думаете, что студенческие годы самые веселые в вашей жизни, то это не совсем верно. Если будет просто весело, значит, надо бросать и идти в другое место. Если вам легко и весело, значит, вы чего-то не добираете: или место не то, или вы учитесь неправильно. Поэтому при всей романтике этого возраста к своему вузу нужно относиться как к месту, где должно быть трудно. Если этого не будет, значит все зря, ведь вы в это дело инвестируете и время, и деньги. Зачем же тратить годы не пойми на что? Образование – это инвестиция, которая должна дать отдачу.

Ну, а выпускникам я говорю, что экзамены – это не атрибут лишь студенческой жизни. Экзамены никогда не заканчиваются.

– У вас учатся не только вчерашние школьники, но и получают второе высшее образование и повышают свою квалификацию российские учителя, директора школ.

– У нас в Президентской академии в год на разных программах учится более 200 тысяч человек. Вчерашних школьников около 40-45 тысяч. В этом смысле РАНХиГС – уникален. Мы ориентированы, в основном, на взрослых. Если говорить о директорах школ, руководителях муниципальных и региональных органов образования, то только по программе подготовки управленческих кадров за три последних года у нас побывало почти 4,5 тысячи человек.

Мы стараемся работать по принципу подготовки команд управленцев, а не только отдельных руководителей. Я за то, чтобы приезжали те, кто собираются вместе работать. Это может быть команда единомышленников, несколько директоров схожих взглядов из одного субъекта, из одного муниципалитета. Уверен, с точки зрения повышения эффективности системы образования в целом командная работа эффективней.

Еще одна особенность подготовки управленцев – практико-ориентированное и проектно-ориентированное обучение. То есть подготовка проектов, которые эта команда выбирает, защищает и будет реализовывать в дальнейшем. Также на этих же принципах мы работаем с медиками и деятелями культуры, методология одна и та же.

– Какие изменения ждут РАНХиГС? Что в планах по развитию академии?

– Сейчас мы работаем над новой Стратегией Академии. Мы хотим сформулировать для себя основные ориентиры. Важно и неизменно то, что Президентская академия по-прежнему выполняет четыре функции и работает по четырем направлениям:

- Академия - это университетская структура, вуз, где обучаются студенты бакалавриата и магистратуры,

- Академия - это национальная школа государственного управления, поскольку у нас проходят переподготовку десятки тысяч государственных, федеральных и муниципальных служащих.

- Академия – это самая большая бизнес-школа страны. У нас несколько десятков программ только MBA, так что мы являемся крупнейшей бизнес-школой страны. При этом мы ограничили выдачу дипломов MBA только теми программами, у которых есть хотя бы один из трех международных сертификатов – британский, европейский и американский.

- Академия – это крупнейший исследовательский и консалтинговый центр для органов власти и связанных с государством корпораций. Это четвертое и очень важное для нас направление, в котором сосредоточено много науки, так необходимой для любого уважающего себя университета.

Вот на этих четырех фундаментальных направлениях, составляющих основу Президентской академии, мы хотим сосредоточится и их развивать.

Естественно, важной задачей для академии является работа по улучшению кадрового состава. То, что говорили про цифру, это же касается, прежде всего, самой академии.

Перед нами стоят задачи оптимизации региональной сети. Анализ работы 54 очень разных филиалов говорит о том, что пришло время подумать о еще более эффективной и развитой федеральной сети, чем сейчас. Более развитой – не в смысле увеличения количества филиалов, но более развитой с точки зрения инфраструктурных возможностей, человеческого капитала и так далее.

– В конце декабря принято подводить итоги. Несколько слов об итогах уходящего года в академии и российском образовании в целом?

– Мы не стоим на месте, мы развиваемся. Если говорить об изменениях изменение отношения к образованию, переход от восприятия его как услуги к восприятию как инвестиции.

Еще несколько лет назад на некоторых направлениях магистратуры можно было услышать: зачем к вам ходить, у вас легко. Сейчас же большим спросом пользуются программы более сложные и дорогие. Люди понимают: учась на этих программах, они могут получить дополнительные знания, стимулы, возможности и, как следствие, перспективы.

И в этом смысле образование становится все более осознанной и важной инвестицией, как в понимании общества, так и в понимании конкретного человека.